Николай Караченцов

Николай Петрович побеседовал с корреспондентом газеты "Аргументы и факты".

— Зная ваш плотный график, можно подумать, что вы живете лишь ради того, чтобы работать. Вы трудоголик?

— Я живу ради того, что люблю патологически. Не знаю, сколько мне Господь отвел еще жизни, поэтому тороплюсь успеть как можно больше. Иногда вдруг спохватываюсь и думаю: "Надо же, еще один год без отпуска пролетел… Опять месяц без выходных… Жизнь проходит, а я все суечусь, суечусь…"

У меня не хватает времени, чтобы покататься с сыном на лыжах, попариться в баньке, а после с кружечкой пива посмотреть всей семьей веселый фильм. Мне некогда собирать марки и коллекционировать бабочек. Наверное, из-за работы я многое упустил в жизни.

— Но здоровье-то — оно не железное. Нельзя же столько лет работать в таком ритме, к которому вы привыкли.

— Когда-то мне один врач сказал: "Вам нельзя столько играть, иначе умрете". Еще когда у меня не было никакого опыта, но при этом шло много спектаклей, я просто кидался в работу, как в какую-то пропасть. Срывал голос, рвал связки на ногах.

Но зато тогда же я понял: если спектакль прошел хорошо, получаешь эмоциональную подпитку такой мощности, что благодаря ей можно жить бесконечно. С другой стороны, работа актера в том и заключается, чтобы тратить нервы и отдавать всего себя зрителю.

— Похоже, вы не знакомы с таким понятием, как творческий кризис.

— Очень даже знаком. Бывает, хочется запереться на даче и просто смотреть в небо. Не знаю, с чего вдруг, но иногда меня начинают страшно мучить вопросы: "А не повторяю ли я себя старого в новых ролях? Не размениваюсь ли на мелочи?"

Свои депрессии и кризисы стараюсь никому не показывать, поскольку мама с детства меня учила не перекладывать боль на других. И потом, когда выхожу на сцену, я не имею права играть хуже только потому, что у меня в тот момент какие-то внутренние болячки.

— Талантливые люди нередко подвержены вредным привычкам. Вы, например, сейчас папиросы одну за другой курите, другие водку пьют без меры. Можно ли все-таки пропить талант?

— Легко… Я был свидетелем этого неоднократно. Как только человек позволит себе выпить перед работой, считайте, он сделал шаг в пропасть.

Надо сразу определить, что для тебя важнее: пить водку или выходить на сцену, поскольку это вещи несовместимые. Когда-то, очень давно, в моей жизни возникала подобная дилемма, но, слава Богу, я сделал правильный выбор. Я очень дорожу репутацией актера, от которого на работе никогда не пахнет спиртным.

— Вы уже более 30 лет работаете в одном театре. Если честно, сколько раз за это время думали уйти из "Ленкома"?

— Пока ни разу. Уволиться из этого театра — для меня все равно что уехать в эмиграцию. Чтобы решиться на такой шаг, надо испытать какую-то сильную боль. Конечно, у нас бывают и конфликты, и споры до посинения, но все они, как мне кажется, — во имя общего дела. Для меня "Ленком" — целая страна, где много интересной работы. Может быть, об этом не надо даже писать, поскольку я человек суеверный и боюсь сглазить. Кто знает, что будет завтра… Вдруг расплююсь со всеми? Не дай Бог, конечно.

— В любом случае ни один коллектив, тем более творческий, не обходится без интриг, в которые и вас наверняка вовлекали.

— Интрига — это когда, например, мы сговариваемся с Олегом Янковским любыми путями завалить Марка Захарова, чтобы привести в театр другого режиссера? Такого я не припомню. Не хочу сказать, что у нас там идеальные отношения, они и не нужны. В театре, наверно, нет ни одного звездного актера, с кем бы я не ругался и не скандалил. Это нормальный рабочий процесс, и в итоге мы все равно миримся.

Во время репетиций бывают моменты, когда у кого-то что-то не получается, и актеры видят друг друга не в самом прекрасном свете. Все эти сопли и слезы очень сближают. Сцена как баня — погоны и регалии остаются за кулисами. Образуется некий цельный организм, в котором работа всех органов взаимосвязана.

Однажды я хотел избить одного актера за хулиганское поведение на сцене. Пока шел спектакль, умудрился вмазать ему втихаря, а уже после выхода на поклон разъяренным ворвался в его гримерку с криками "Убью!". До рукоприкладства, к счастью, не дошло, поскольку он быстро все понял и поклялся больше так не делать.